Дунаев - Вера в горниле сомненийДополнительные материалы / Дунаев - Вера в горниле сомненийСтраница 413
Постепенно всё мощнее утверждает себя здесь марксист Кутузов, толкующий "о процессе классового расслоения, о решающей роли экономического фактора". В повести многое несомненно определено противостоянием Самгин — Кутузов. Историческая правота, по мысли Горького, на стороне марксиста-революционера Кутузова, вообще марксизма вообще и революции.
В редчайшие мгновения возникают в Самгине чувства светлые, возбуждаемые зримыми проявлениями народной веры, как это случилось при радостном известии о Христовом Воскресении.
Однако чаще Самгин подвержен внушениям иного свойства, какие прозвучали, например в бормотании некоего поручика Петрова под самый конец повествования:
— Главное, голубчик мой, в том, что Бога — нет! .Понимаете — нет Бога. Не по Вольтеру или по этому . как его? Ну — чёрт с ним! Я говорю: Бога нет не по логике, не вследствие каких-то доказательств, а — по-настоящему нет, по ощущению, физически, физиологически и как там ещё?
Кажется, это самого Горького тяготит.
Повесть не была завершена. Среди набросков финальных глав вызывает наибольший интерес намеченный эпизод встречи Ленина на Финляндском вокзале в апреле 1917 года:
"Ощущение: Ленин — личный враг.
Было странно и очень досадно вспомнить, что имя этого человека гремит, что к словам его прислушиваются тысячи людей".
Ленин — враг для Самгина именно личный, и не потому, что обладает враждебной идеологией: не имеющий ясных убеждений, Самгин мог бы и марксизму предаться. В своё время он склонялся к тому, да почувствовал, что тут самоутверждение не удастся. А Ленину — удалось. Оттого он и враг для Самгина, что вызывает зависть и ненависть как преуспевший в том, что не далось Климу Ивановичу. Несостоявшийся вождь (хотя бы претензии на то имевший) завидует успеху состоявшегося и досадует. Удачливый адвокат недоумевает удаче адвоката-неудачника.
Подлинно мудрый художник мог бы показать в триумфе вождя — залог его же гибели, деградации его дела. Но подлинная мудрость даётся верой.
Ленин — хоть и неявный, но важный персонаж повести, присутствующий незримо во многих рассуждениях, спорах, исканиях, растерянности тех, кого показывает Горький. В итоге побеждает признание исторической правоты ленинского дела. Финальная (так и не написанная) сцена встречи на Финляндском вокзале — кульминационный пункт всего повествования. Жизненному краху ужа-Самгина противопоставлен взлёт сокола-Ленина. Все линии как бы стягиваются к одной этой точке. Правота Ленина подтверждается ложью жизненного пути Самгина. Доказательство от противного.
Вознесение одной из самых страшных исторических фигур на высоту исторического триумфа — тяжкий грех писателя.
Можно ли объяснить это приспособленчеством или принуждённостью? Нет, здесь, кажется, был "сон золотой", с которым так не желалось буревестнику расставаться.
Осмысляя жизненный и творческий итог судьбы Горького, мы видим внешний его триумф, но и внутренний крах его усилий в постижении бытия.
Не наше дело осуждать или возносить кого-то. Просто мы выслушиваем всякого, кто предлагает нам свою систему жизненных ценностей и своё видение мира. Принять же или не принять предлагаемое: наше право и обязанность.
И наша обязанность: остеречь себя от того, в чём мы видим отпадение от истины, не осуждая при этом согрешившего.
Авва Дорофей учил:
"Хотящие спастись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные и преуспевают. Таков был тот, который, видя, что брат согрешил, вздохнул и сказал: "горе мне! как он согрешил сего дня, так я согрешу завтра". Видишь ли мудрое настроение души? Как он тотчас нашёл средство избегнуть осуждения брата своего? Ибо сказав: "так и я завтра", он внушил себе страх и попечение о том, что и он в скором времени может согрешить, — и так избежал осуждения ближнего".
Вникая в мудрость слов праведника, воспримем от них и должное отношение к творчеству Горького: оно предупреждает нас, показывая, где и мы можем упасть.
Глава XVI
ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН
(1870-1953)
1
Писательская слава Бунина с годами становится всё прочнее и несомненнее. Он по достоинству признаётся истинным завершителем славы великой русской классической литературы, едва ли не последним из творцов золотого её века. Никто, кроме Бунина, не сохранил и не утвердил в своём творчестве ясную чистоту стиля, благородную сдержанность душевных движений, несомненное неприятие пошлости и нескромности, эстетической вседозволенности того искусства, свидетелем которого ему довелось стать.