Дунаев - Вера в горниле сомненийДополнительные материалы / Дунаев - Вера в горниле сомненийСтраница 261
Толстой сознаёт: нельзя оценивать бесконечное по меркам конечного. Нельзя измерять смысл бытия в вечности существованием во времени.
"Я спрашивал: какое вневременное, внепричинное, внепространственное значение моей жизни? А отвечал я на вопрос: какое временное, причинное и пространственное значение моей жизни?".
Это слишком повторяемая ошибка, от впадения в неё предостерегал ещё ветхозаветный пророк:
"Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так Мои пути выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших" (Ис. 55,8-9).
На противопоставлении конечного и бесконечного, временного и вечного, земного и небесного, кесарева и Богова строится евангельское Откровение и апостольская мудрость.
Что мешает понять это? Противоречие между верой и разумом, ибо земное познаётся земным, тогда как бесконечное, вечное — верой. Два уровня познания, уровень веры и уровень разума, отождествляются Толстым с разными уровнями бытия. И истина обретается только на уровне веры (которою обладают те, по выводу Толстого, кто несет на себе тяготу жизни).
Эту проблему русская культура обозначила вполне отчётливо. Об истинности знания, даваемого верой, спорили славянофилы с западниками. На отвержении веры сломалась могучая натура тургеневского Базарова. В вере обретали выход из всех сомнений герои Достоевского. К вере стремились и толстовские герои. В ней искал обретения истины и сам автор "Исповеди".
Православная мудрость знала о главенстве веры в познании мipa всегда. "Что прежде — знание или вера? А мы утверждаем, что вообще в науках вера предшествует знанию", — писал святитель Василий Великий. К тому же пришёл Толстой в своём поиске.
Вера даёт знание, спасающее человека от безнадежности: " .вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живёт. Вера есть сила жизни. Если человек живёт, то он во что-нибудь да верит. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил. Если он не видит и не понимает призрачности конечного, он верит в это конечное; если он понимает призрачность конечного, он должен верить в бесконечное".
И разум ограничен, в конечном счёте — глуп, когда отвергает выводы веры.
"Я начал понимать, что в ответах, даваемых верою, хранится глубочайшая мудрость человечества, и что я не имел права отрицать их на основании разума, и что, главное, ответы эти одни отвечают на вопрос жизни".
"Толстой вплотную подошёл к Церкви, и один волос отделял его от спасения", — верно заметил Вл. Эрн.
Но неизбежно является вопрос, который и объясняет весь дальнейший путь человека: а что понимается под бесконечным, которым поверяется конечное? Что стоит за этими, обретёнными верою понятиями — Бог, свобода, добро? То есть каково качество самой веры?
И вот тут-то Толстой совершает первое отступление от обретённого им в тяжёлом духовном труде: "Я готов был принять теперь всякую веру, только бы она не требовала от меня прямого отрицания разума, которое было бы ложью. И я изучал и буддизм, и магометанство по книгам, и более всего христианство и по книгам, и по живым людям, окружавшим меня".
Не опасна даже готовность "принять всякую веру": искренний духовно устремлённый человек неизбежно придёт к сознаванию истинности Православия. Но Толстой поставил условие, которое изначально обрекает его на отвержение Христа распятого (и воскресшего!), ибо он не может окончательно отказаться от разума ради веры, ибо он цепляется за разум несмотря ни на что.
А это начинает прорастать зерно замысла создания новой религии, "очищенной от веры и таинственности".
Вот парадокс, вот кричащее противоречие: жёсткий антирационалист в "Войне и мире", превознёсший веру в "Исповеди" — Толстой вопреки себе самому делает разум окончательным судиёю в вопросах веры.
"У Толстого было несомненное искание духовной жизни, — утверждал о. Георгий Флоровский, делая далее важнейшее уточнение, — но отравленное сразу же и искажённое его безудержной рассудочностью".
"Исповедь" есть потрясающий документ — она словно сконцентрировала в себе долгий опыт человечества в его борьбе против искушений безверия, в его стремлении к полноте веры. Толстой совершает путь многих — и передаёт переживание этого движения своего на уровне предельной искренности. И он почти достигает своей цели, обретая поддержку в чистоте народной веры.