Дунаев - Вера в горниле сомненийДополнительные материалы / Дунаев - Вера в горниле сомненийСтраница 396
И постепенно, мы видим, "злой Бог", начинает заполнять пространство мировидения героя трилогии. Зло как бы начинает исходить от дедова Бога. И как дед не видит, не хочет, не может видеть "доброго Бога", так и мальчик всё более замечает то, что исходит от "злого". Зло становится для Алёши Пешкова онтологичным миру, самосущим "божественным" началом. Да и "добрый" Бог бабушки тоже не абсолютно добр. Но главное. Он не всесилен.
Он жалеет, конечно, людей, но ведь жалость, как утверждает горьковский Сатин ("На дне"), унижает людей. Отрицательное отношение к жалости герой трилогии воспринял в юности. Ему это вразумительно разъяснил будочник (полицейский) Никифорыч:
— Жалости много в Евангелии, а жалость — вещь вредная. Так я думаю. Жалость требует громадных расходов на ненужных и вредных даже людей. Богадельни, тюрьмы, сумасшедшие дома. Помогать надо людям крепким, здоровым, чтоб они зря силу не тратили. А мы помогаем слабым, — слабого разве сделаешь сильным? От этой канители крепкие слабеют, а слабые на шее у них сидят. Вот чем заняться надо — этим! Передумать надо многое. Надо понять — жизнь давно отвернулась от Евангелия, у неё — свой ход.
Этот апостасийный прагматизм подтвердил позднее один из "учителей" Алексея Пешкова, недоучившийся студент Баженов: "Рассуждая последовательно — необходимо признать борьбу благим законом жизни. И тут ваш полицейский прав: если жизнь — борьба, жалость — неуместна". Алексей и сам был уже склонен к идее борьбы — что лишь укрепило его на пути безбожия. Не учитывать этого, когда мы осмысляем мировоззрение Горького, нельзя.
Конечно, здесь нужно делать поправку на особенности детского восприятия. Но всё же: "добрый" Бог юного героя "Детства" (равно как и "злой"), антропоморфен, это даже не Бог, а просто сверхмогущественный человек, которому жалко всех людей, столь скверно живущих, да помочь им он бессилен (или не успевает, как позднее уточнил мужик "праведник" Изот). Вот наказать кого-нибудь — это можно.
Двоебожие героя трилогии, пока он ещё жил религиозными представлениями, как бы подтверждалось и укреплялось жизненным опытом.
Не вина, а беда мальчика в том, что у него не случилось рядом доброго мудрого наставника в духовных вопросах. Жизнь его и впрямь была нелегка, но сходные обстоятельства вырабатывают в людях порою очень несходные характеры и несходное восприятие мира. Дело не в том, как невольно грешил живший "в людях" отрок и как он жаловался на нелёгкую жизнь свою, а в самом отношении автора ко всей той жизни, в отношении взрослого человека, наложившемся на все его детские воспоминания. По сути, трилогия Горького есть рассказ об освобождении человека от веры и рассказ, окрашенный не сожалением, а сочувственным одобрением такого "освобождения".
3
Заметить дурное в жизни — не требует особого таланта. Главное не то, что человек видит зло, а что это рождает в его душе.
Автор показывает, как постепенно вырабатывается в его лирическом герое настроение своеволия и бунтарства. Мы видим, как бес злобы завладевает душою ещё неокрепшего в жизни человека. Все тяготы жизни, которые он так обострённо подмечал вокруг себя и со злобою воспринимал, формировали в нём характер весьма своеобразный. Недовольство миром и людьми рождало в нём "желание колотить по грязным башкам поленом". Позднее заглавный персонаж очерка "В.И.Ленин" (1924-1930) будет говорить: "А сегодня . надобно бить по головкам, бить безжалостно ." Кажется, автор не мог ему в том не сочувствовать.
Злоба и желание колотить по головам — проявление не-терпения. Они — и следствие его, и причина его: ибо пребывают с ним в порочном круге причинно-следственных связей.
"Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я порою ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо терпеливым людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть ."
Отвержение терпения, презрение к терпению — один из важнейших итогов, к которому подвело будущего писателя его раннее соприкосновение со злом, против которого он чувствовал себя беззащитным, не догадываясь, что такою защитою может стать именно терпение.