Большой лук СавлаТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / Большой лук СавлаСтраница 7
Он изучил греческий и еврейский языки — первый он, по-видимому, знал довольно сносно, — чтобы читать источники в оригинале. Читая Нагорную проповедь (Мф. 5—7) вместе с ученым московским раввином, он услышал от этого раввина совершенно конкретные еврейские параллели для всех наставлений, приписываемых Иисусу. Единственным исключением было знаменитое предписание «не противиться злу насилием». Раввин не мог найти для этого предписания ни одной еврейской параллели; когда он пожал плечами с циничным напоминанием, что христиане никак на это не обращают внимания, Толстой подумал, что выиграл спор. Он окончательно нашел суть идей Иисуса.
Все остальное в христианстве — воплощение, искупительное распятие, мистическое Тело Христа, сама Церковь, разумеется, вся христианская доктрина — просто-напросто отпали. Выделив одну-единственную фразу и бесконечно расширив ее масштаб, Толстой фактически основал новую религию или, по крайней мере, мини-религию.
Сама эта идея, вырванная из контекста, несомненно, является не более чем еще одним примером следования Иисуса принципу «преувеличения», чтобы довести мысль до сознания слушающих. Трудно не поддаться впечатлению, что одержимость Толстого непротивлением происходила от глубоко лежащей в его собственном характере жестокости (осознавал он это или нет), что заставляло его ударяться в другую крайность, подавляя фундаментальный элемент в своем самоотвращении. И все это выглядит еще ироничнее, если вспомнить, что сила его одержимости, плюс его совершеннейшая простота, усиленная, несомненно, его аристократическим происхождением, должны были придавать этому огромный резонанс. Это сподвигло Махатму Ганди, который, будучи студентом, переписывался с Толстым, начать кампанию ненасилия против британцев в Индии, а еще позже создало Мартину Лютеру Кингу ауру благородной возвышенности. Вплоть до настоящего времени модель
Толстого по самосовершенствованию, как личному, так и социальному, еще имеет своих приверженцев.
Упрямство Толстого, основывающееся на глубоком слое анахронической фобии, побудило его даже провести разграничение между Иисусом и Савлом, что уже было сделано Ницше. Толстой видел трагедию всего человечества в его «расовой» несовместимости! Он хотел «написать что-нибудь, чтобы доказать, как учение Христа, который не был иудеем, было вытеснено совершенно другим учением Павла, который был иудеем»2.
В наше время общее недомогание, которое принимает форму враждебности к христианству, можно сказать, кристаллизовалось в таких же (или подобных) оценках Савла. В стремлении, происходящем, несомненно, от необычайной наивности, вернуться к началам вещей, к состоянию чистоты, к «истинному основателю», к идеалу, свободному от институциональных инкрустаций, Савл считается препятствием. Он рассматривается как монстр, злой гений, который, путем создания лабиринта испорченной теологии, затемнил светлую фигуру Иисуса — совершенного человека, абсолютно человечного, абсолютно божественного.
Считается, что Савл неправильно понял Иисуса и, кстати говоря, именно из-за своего «еврейского» дара абстрактного мышления плюс экстремистской страстности, которая пронизывает его труды, в конце концов, снова навязал христианству — все это могло быть сделано и без него! — первоначальный еврейский элемент. Многие антихристиане (типа Ницше), которые неправильно поняли страстность Савла, бранят его за личную предрасположенность к ненависти, обвиняют его в том, что, несомненно, должно быть более справедливо отнесено к самому Лютеру, одному из самых известных человеконенавистников, которые когда-либо существовали. Соответственно многое было сделано исходя из психологического анализа Савла, будто он слишком еврейский, слишком противоречивый, слишком злой.