Иоанн Креститель и ИисусТеория происхождения христианства / Иисус до Христа / Иоанн Креститель и ИисусСтраница 6
«Один из книжников, слыша их прения и видя, что Иисус хорошо им отвечал, подошел и спросил Его: какая первая из всех заповедей? Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею . Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет» (Мк. 12:28—31).
Он не только демонстрирует свою веру в абсолютную и вечную непреложность иудейской Торы:
«Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет» (Лк. 16:17). «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:17—20). Кажется, что он видел смысл своей миссии только для иудеев. «Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 10:5—6), — напутствует он апостолов. Реально доходит он до утверждения о том, что его миссия не была предназначена ни для кого, кроме иудеев: « .а женщина та была язычница, родом си-рофиникиянка; и просила Его, чтобы изгнал бесов из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мк. 7:26—27). Это аналогично другой цитате: «А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Мф. 15:25—27).
Главное, и это ясно, что дело не в сострадании Иисуса, а в структуре его мысли, поскольку он проявляет личное сострадание к неиудею в качестве исключения, так как, по его же утверждению, его миссия предназначена исключительно для тех, кто принимает Тору (закон), ставя ее в центр жизни, и кто на самом деле — единственные люди, для которых сама идея Царства Божьего имеет хоть какой-то смысл. Это — единственные люди, чье раскаяние будет значимым, так как они выражают его в рамках структуры мысли, веры и надежды, соединяющих раскаяние с вознаграждением за него.
Для язычников времен Иисуса концепция Царства с его материализацией иудейским Богом и возвещанием иудейским Мессией была бы бессмысленной. Это положение очень живо выражено в древнем отрывке из Евангелия от Матфея, где автор, сообщая об утешении Иисусом двенадцати апостолов тем, что они будут сидеть на двенадцати тронах, вынося приговоры двенадцати коленам Израиля, несомненно, предполагает факт установления Царства Божьего лишь для иудеев (Мф. 19:28). Тот же вывод безошибочно следует и из высказывания воскресшего Иисуса, приведенного в тексте Деяний апостолов: «Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян. 1:6). Это фактическое допущение, что Царство Божье предназначено только для Израиля, тоже должно быть очень древним.
Выражаясь точнее, иудейский Бог был не просто одним богом среди других, а всемогущим Богом Вселенной, поэтому не существовало никаких помех на пути к обращению. Однажды иудейский Бог вырвался за пределы чисто локального окружения, где он фигурировал в качестве Бога отдельного народа (такого, как Ваал для ханаанцев или Дагон для филистимлян, кого древние иудеи считали исключительно сильными, хотя и низшими богами), и стал не просто высшим среди других богов, но единственным Богом. Любой человек на свете мог стать иудеем, если он принимал это простое убеждение и ритуалы, сформировавшиеся в ходе истории культа единого Бога. Но в любом данном историческом окружении это будет означать нахождение пути к этому единственному Богу через, так сказать, вестибюль иудаизма, и руководством на этом пути принятия универсального иудаизма, в конечном счете и иудаизма Иисуса, была одна лишь Тора.
Даже чудеса Иисуса, которые, казалось бы, должны были способствовать росту доверия к нему лично в качестве, по крайней мере, признака его статуса, просто приписывались обычно одобрению и поддержке божественной силы.
«И приступило к Нему множество народа, имея с собою хромых, слепых, немых, увечных и иных многих, и повергли их к ногам Иисусовым; и Он исцелил их; так, что народ дивился, видя немых говорящими, увечных здоровыми, хромых ходящими и слепых видящими; и прославлял Бога Израилева» (Мф. 15:30—31).
Это вовсе не Иисус «прославлен» способностью исцелять, а именно Бог Израилев. То же можно сказать и относительно специфических утверждений, приписываемых Иисусу; ведь безошибочно зафиксированы следы первоначальной идентичности его последователей и других евреев. Мы увидим позднее (гл. 6), что ближайшие последователи Иисуса во главе с его братом гордились своей принадлежностью к набожным иудеям. «И каждый день единодушно пребывали в храме . находясь в любви у всего народа» (Деян. 2:46—47, 5:13 и т. д.). Само это заявление, записанное в момент, когда оно соответствовало интересам новой религии, отрицало ее иудейское происхождение, поскольку объектом миссионеров стали массы греко-римского мира, и оно могло стать достаточным для указания на в основном иудейского содержания собственной проповеди Иисуса. И тем не менее на всем протяжении евангельского текста Иисус, казалось бы, занят постоянными спорами с иудеями. Если же Иисус действительно был набожным иудеем, что могло бы быть причиной ссоры?