«Паулинизм» — новый мирТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / «Паулинизм» — новый мирСтраница 11
Однако в языческом мировом порядке зло стоит выше божеств или является равным среди прочих божеств; зло как таковое — вне-временно, изначально, однако подчиняется магии.
Таким образом, язычество, установив автономную базу только через апофеоз Иисуса, было расширено и разветвлено, даже в конструкции Савла, посредством представления о сталкивающихся силах, что, в конце концов, приводит к победе божественных сил. Затем, когда система Савла была искажена и в здании Церкви снова установилась магия, все язычество, которое было преодолено в иудаизме, расцвело как никогда ранее. Дьявол как самостоятельная сила завершает собою весь этот процесс.
Если в монотеизме верховенство единого Бога абсолютно, если суверенитет Его не ограничивается никакими законами, принуждениями и силами, если единый Бог есть источник всего сущего, не подчиняется предсуществующей сфере и не порождается ею, то ясно, что представление о независимом источнике власти в форме Дьявола является возвращением к язычеству, предшествовавшему иудаизму.
Понятие реального, то есть автономного Дьявола, является даже более, так сказать, языческим, чем язычество, которое считается с величественной всеобщностью вселенной. Когда человек ставит себя на уровень природы, проецируя свои собственные абстракции на природные циклы, а затем поклоняется этим абстракциям, то это, разумеется, выглядит как извращение первоначально здорового и простого язычества.
Но, рассуждая таким образом, можно упустить главную суть вопроса. В конце концов, Дьявола признала Церковь, которая является как объектом поклонения, так и его каналом. Церковь объясняет не только Бога, но и Дьявола, а также, разумеется, и все аспекты жизни, которым она придает значение и смысл. Соединяя, опосредуя и разъясняя мир, Бога, Дьявола и человека, сама Церковь становится структурированным средоточием реальной власти.
Сохранение Дьявола как автономной силы природы, подчиненной некоторым образом Богу, но фундаментально непобедимой (сдерживание Дьявола является одним из главных резонов существования Церкви), имело, как мы увидим, зловещие последствия для евреев, чье кровное родство с Дьяволом рассматривалось никоим образом не метафорически, а как фундаментальный атрибут их натуры.
Неправильность представлений Савла была естественной и, несомненно, неизбежной. Его собственная личная ситуация была исторически уникальной. Набожный еврей, страдающий исключительно от личной боли, он разработал то, что представлялось ему как приспособление иудейской традиции к конкретной уникальной исторической ситуации. Но поскольку он не мог убедить других евреев, а его конкретные взгляды не могли иметь ни малейшего значения для язычников, которые стали христианами по различным причинам, связанным с их несчастьями в той среде, откуда они пришли, ранняя Церковь должна была принять Савла как простой, так сказать, символ того, о чем он в действительности говорил.
Возможно, самым ярким элементом в этом историческом процессе, если посмотреть извне, является то, что он произошел с такой быстротой, которая не позволила пережившим его не только принять, но даже воспринять его. Понятие Конца света, хотя оно явно исчезло уже через несколько поколений после Савла, стало статьей веры.
Можно, разумеется, сказать, что из-за упущения почти всех соображений Савла (пока в начале XX в. не появился Альберт Швейцер), в том числе и абсолютно фундаментального элемента в его мысли — неминуемого Конца света, все христианские взгляды на Савла составляют сплошную ткань исторических недоразумений. Идеи Савла, в сущности, окаменели в тот момент, когда был забыт Конец света. Любая интерпретация Савла, которая упускает из виду его взгляд на Конец света как крайне необходимый и неминуемо надвигающийся, неизбежно делает его взгляды совершенно непостижимыми.
В то же время особенно любопытным может оказаться то, что в своем исключительном рвении, своей живой страсти импровизации Савла могли иметь значение только для евреев. Мысль Савла была бессмысленна для язычников; она могла обращаться только к тем, для кого Тора стала центром жизни, к тем, чья личная болезненность сделала Тору проблемой. Система Савла была совершенно непостижимой для всех язычников, вливавшихся в конгрегации, основанные на ключевом понятии Нового Завета. Что мог означать для них Ветхий Завет?
Таким образом, эта новая концепция, вынужденная создать свою собственную духовную атмосферу, чтобы установить свою собственную теорию и символы, была неправильно истолкована. Идеи Савла были сглажены в текущих взглядах на мир: как конец истории отступил в историю, так и Конец света был замещен реальной жизнью. Греческие идеи, которые пропитали умы членов самых ранних нееврейских общин последователей Иисуса в эллинистическом мире, создали совершенно новую, непредвиденную связь между воскресением Иисуса и надеждами набожных верующих на их собственное воскресение.