Формирование новой верыТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / Формирование новой верыСтраница 4
Раннее христианство обращалось в равной степени к обоим полам; тогда как соперничающие с ним религии (такие, как митра-изм) ограничивались мужчинами. В то время как мистерии, по образцу которых столь похожим образом моделировалась структура развивающейся веры, в основном обращались к богатым, поскольку инициация стоила очень дорого, Церковь приглашала как богатых, так и бедных.
В то же время, хотя христианство с самого своего начала моделировалось по типу мистерий и спасение было предложено верующим во многом таким же образом, единственный элемент, унаследованный из иудаизма, — вера во всеведущего, всемогущего Бога, Творца Вселенной, хотя и «разбавленная», поскольку это было необходимо, чтобы найти место для сына Бога, — сделал христианство совершенно нетерпимым к мистериям, которые были (каждая в своих пределах) в основном весьма склонными к тому, чтобы существовать самим и давать жить всем остальным соперничающим с ними религиям. Тем не менее христианская мистерия, несмотря на это исключительное отношение к соперничающим с ней мистериям, была в основе своей гибкой. Простота ее базовой идеи давала возможность приспосабливаться ко многим существующим верованиям и популярным обрядам так, как, к примеру, для иудаизма, связанного с его древними писаниями, едва ли было возможно.
Престиж, которым обладал иудаизм в античном мире, — престиж древности и почтенной традиции, опирающейся на неоспоримо древние священные писания, — имел огромную ценность для раннего христианства. Таким образом, подавление восстания Бар Кохбы, независимо от того, поддерживали его или нет еврейские последователи Иисуса (Бар Кохба был назван Мессией знаменитым раввином Акибой, которого самого впоследствии пытали и казнили римляне), оказало непосредственное влияние на еврейских последователей Иисуса. Крах восстания определенно погасил идею, которая на протяжении нескольких поколений возбуждала самые энергичные умы среди евреев, идею, что история должна завершить свое собственное исправление через установление Царства Божьего во время Конца света. После крушения восстания евреи в целом резко отвернулись от апокалипсических видений вообще. Развивающаяся христианская община приблизительно в то же самое время отказалась от идеи Славного пришествия.
Так как поблекли надежды на трансформацию природного мира, что для самых ранних поколений верующих из среды последователей Иисуса символизировалось Славным пришествием, христианская спекуляция вынуждена была расширить трактовку пришествия духовным и интеллектуальным смыслом, содержавшимся в простой керигме — в «послании», связанном с Иисусом. Поскольку с угасанием эмоционального убеждения относительно Славного возвращения сам Иисус был удален из повседневного мира, естественно, спекуляция переместилась на другую ось: на то, что Иисус Христос означал на земле «здесь и теперь», и на то, что, в свою очередь, это могло подразумевать насчет потустороннего мира.
Именно сосредоточенность новой веры на «здесь и теперь» преобразовала ее. Новая вера сохранила потустороннюю надежду, как это было и прежде, но, поскольку она должна была приспособить свои жизненные потребности к повседневному миру, чье существование необходимо было принять, развивающаяся институциональная жизнь новой религии получила другой оттенок.
Несомненно, это происходило параллельно с угасанием иудейского влияния, связанным с разрушением еврейского государства и Храма. Иудейский историцизм — представление, что история, как реальная, так и вымышленная, имеет главное значение — был вытеснен вневременным теологизированием именно потому, что протоцерковь пустила свои корни в «здесь и теперь».
Хотя христиане продолжали ссылаться на Славное пришествие, оно стало понятием, которое закостенело как эмоционально, так и интеллектуально. Ссылки на него были уже не более чем данью уважения и пустыми словами. Эмоциональные и интеллектуальные ожидания Славного пришествия полностью сошли на нет. Вытесненное со своего центрального положения, оно фактически стало простым традиционным орнаментом, не более чем метафорой. Верующие не жили больше в его ожидании.
В конце концов, для эллинистического мира Конец света вообще не имел никакого смысла. Славное пришествие как неотъемлемая часть еврейской истории и исторической мысли, несмотря на все его визионерские элементы, могло продолжать существовать в эллинистической мысли только как аспект возвеличенного Господа